Полина Раневская - Влюблена и очень опасна
Наконец, все утихомирились и расселись по своим местам. Коровин, часто дыша, прижимал к губе носовой платок, который ему любезно одолжила Ольга Васильевна.
Багровый Татарский, которому поединок, по всему видно, дался особенно трудно – чай не мальчик, исподлобья смотрел на пасынка, стремясь, по всей видимости, прожечь в нем взглядом дыру. А может родовое проклятье накладывал, кто его знает. Главное, что я вновь потеряла аудиторию, в которой явно наметился «разброд и шатание» – Питерские о чем-то шушукались между собой, Ольга, не тратя времени даром, принялась кокетничать с Сёмавасом, Валюшка внимала речам Сомова.
– Сергей Владимирович, – обратилась я к нему, – не поделитесь с нами, о чем это вы так оживленно беседуете?
Сомов встрепенулся, замешкался, но быстро взял себя в руки.
– Нет, – сказал, как отрезал, – мы-то уж точно лишние. Наше с Валей алиби вы, помнится, проверил досконально. Не так ли? Вообще не понимаю, зачем нас-то сюда позвали.
– Ой, ну что ты Сереженька, – проскрипела Макарова, – деточка такие любопытные вещи рассказывает. Никакого кино не нужно. Сонечка, милая, – обратилась Ольга Васильевна ко мне, – продолжайте, пожалуйста. Я вот только никак не пойму, а убийца-то кто в итоге? Удалось вам это выяснить-?
– Ольга Васильевна, голубушка, – я переняла тон собеседницы, – уж вам ли не знать ответ на этот вопрос, полноте, лукавить-то.
Макарова оказалась на редкость талантливой актрисой, так как изобразила подлинное изумление.
– Я? – воскликнула она недоуменно. – А мне-то, откуда о том ведать? Я убиенного-то вашего видела один раз в жизни, когда он к моему мужу покойному приходил завещание делать.
– Да?! – на этот раз пришла пора мне изображать удивление, – а, по моим данным, не менее трех-четырех раз. Точнее выяснить не удалось, да и не к чему это.
– Что вы такое говорите, – дочь Макаровой едва ли не задыхалась от возмущения. Сама же старушка, держась за сердце, хватала ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.
– Ольга Васильевна, что с вами? – участливо спросила я. – Может, вам врача позвать? Так я мигом. Метнувшись в соседнюю комнату, я пригласила ожидавших там мужчин.
– Вот сюда, пожалуйста, тут женщине плохо.
– Кто это? – прохрипела Ольга Васильевна, все больше оседая в кресле.
– Как? Вы не узнаете? Это та самая бригада, которая спасала вас от сердечного приступа вечером, накануне убийства шефа.
– Да, да, что-то припоминаю, – пробормотала Макарова, – да разве ж всех врачей упомнишь?
– И-то правда, Ольга Васильевна, забывчивость в вашем возрасте вполне оправдана. Уж простите мою бестактность. Но вот у этих людей прекрасная, можно сказать, профессиональная память.
– Скажите, вы узнаете эту женщину? – обратилась я к сотрудникам «Скорой помощи».
– Впервые видим, – мужчины покачали головой.
– Да, что вы такое говорите? – возмутилась Макарова, – у меня и выписка есть, женщина потянулась к сумочке.
– Не сомневаюсь, Ольга Васильевна, – я миролюбиво подняла вверх руки. – Меня даже не удивляет, что вы носите этот документ с собой. В конце концов, почему бы и нет? У каждого ведь свои странности, не так ли? Вот только в больнице в ту ночь были не вы.
– Как не я? – Макарова побелела. На этот раз по-настоящему. – А кто же тогда?
– Олеся Стефановна, войдите, – позвала я громко. По лестнице спустилась миловидная женщина, одного с Макаровой возраста. Ради чистоты следственного эксперимента, я «поместила» ее в другой комнате – подальше от врачей «Скорой».
– Ну, вот теперь наконец-то все в сборе.
– Мама, мама, что с тобой? – Пронзительный крик Валентины Макаровой огласил комнату. Присутствующие вновь вскочили со своих мест, создав сутолоку и сея хаос. И только я безучастно взирала на ломаемую комедию.
Медработники, растолкав образовавшуюся толпу, пробились к «умирающей» и споро взялись за неизменные в таких случаях процедуры: один мерял пульс, другой извлек из недр оранжевого саквояжа тонометр и, намотав его манжету вокруг руки, принялся качать «грушу».
Я же взирала на всю эту суету, ожидая окончания «спектакля». Сколько можно меня прерывать? В конце концов, даже моему ангельскому терпению приходит конец.
Будто угадав мои мысли, Валюшка Макарова вознамерилась довершить начатой матерью дело и таки довести меня до белого каления. Бросившись на меня с кулаками, она завопила так, будто ей на ногу наступил носорог:
– Это все вы! Маме нельзя волноваться! А вы! По всем прошлись и до старой женщины добрались? Что она вам сделала? Зачем ее так мучать?
Отойдя от разъяренной дщери на безопасное расстояние (на всякий случай, кто их в этом семействе знает, может жестокая расправа с недругами в их традиции), я ничего не ответила, приберегая свою главную речь на потом.
Но настал конец и этой суете. Врачи диагностировали легкое повышение пульса и давления у пациента, которые, впрочем, не представляли угрозы ни для здоровья, ни тем более для жизни. Хотя могло быть и хуже – окажись я на месте Макаровой, у меня бы точно инфаркт случился, а бабулька-то кремень, железобетон, я бы сказала.
– Ну что, Ольга Васильевна, представление окончено? Я могу продолжать? – спросила я, когда все наконец-то вновь расселись по своим местам (правда, их не хватило докторам и вновь прибывшей Олесе Стефановне, так что они остались стоять, прислонившись к стене).
– Да как вы смеете? – задохнулась негодованием дочь «умирающей», – Сережа, а ты-то чего молчишь? – гневно сверкнула она взглядом в сторону своего жениха. Но тот, видимо, мамочку, мягко говоря, недолюбливал и заступаться за нее не счел нужным, о чем мне и поведал его одобрительный взгляд. Правда, потом он быстро взял себя в руки и вперился в меня уже с негодованием, положенным для будущего зятя, в присутствие которого оскорбляют тещу. Хотя кого он пытался обмануть? Чтобы любить такую «маман», нужно быть воистину святым, коим Сомов, само собой, не являлся.
– Валентина Дмитриевна, – я постаралась вложить в свой голос все сострадание, на которое только была способна. – Мне, правда, очень-очень жаль, но, подозреваю, то, что вы сейчас услышите причинит вам настоящую боль. Вместе с тем, иного выхода у меня нет.
– Не-е-е-т, – возопила старуха Макарова и умелым жестом фокусника, выхватив неизвестно откуда взявшийся нож, кинулась в мой сторону. Для старой женщины она оказалась крайне проворной, но все же не настолько, чтобы опередить Креольского. Пулей промчался он мимо меня и перехватил злобную старуху. Для старой женщины она оказалась весьма сильной, так что пока Семенов не замкнул на ее запястьях наручники (для этого ему пришлось освободить Татарского, что заняло определенное время), она успела нанести Олегу несколько весьма ощутимых ударов в разные части тела. В том числе, туда, куда приличный барышни стараются бить только в самых крайних случаях. Но, по мнению Макаровой, сейчас был именно такой, что, лично в моих глазах, правда, ее ничуть не оправдывало.
